Еще чуть Галлахера

[Lingli]

Ноэл, привет! Где ты сейчас?
Ноэл: Я во Франкфурте, в Германии.

Это часть тура?
Ноэл: Да, да. Фиг ли я бы потащился сюда на каникулы!

По сравнению с Европой и особенно с Британией, каково тебе играть в Америке, где ты выступаешь в гораздо меньших залах?
Ноэл: Ну, такого не происходит на среднем западе Америки и за пределами больших городов. Я играю в маленьких залах повсюду и довольно часто – везде, кроме Англии, Южной Америки, а также Италии и Японии. В Америке всегда так было. Да на самом деле я не думаю об этом. Концерт - это концерт. Сцена-то всегда одного и того же размера.

Некоторым больше нравятся маленькие залы из-за особенной «интимной» атмосферы. И зрителям тоже. А ты не чувствуешь разницы?
Ноэл: Не совсем так. Если честно, когда ты начинаешь ездить по всем этим аренам, то играешь обычно один и тот же концерт каждый вечер, потому что все залы имеют один размер, они все выглядят одинаково, звучат одинаково, пахнут одинаково, и привлекают одинаковое количество людей. По крайней мере, когда ты играешь в театрах, там каждый вечер разная атмосфера, потому что это разные здания и, как правило, довольно старинные. Так что, может быть, это интереснее – играть в маленьких театрах.

А каково это в целом – играть в Америке, проводить тут день за днем - особенно вне больших городов, таких как Лос-Анджелес или Нью-Йорк, в местах вроде Портленда?
Ноэл: Ну, мне нравится. Когда я впервые приехал в Америку, мне было немногим больше двадцати лет, и мне не понравилось. Здесь для меня было слишком много правил. Тут нельзя курить, там нельзя пить, дорогу тут не переходи. Я подумал, что тут слишком много всякого ненужного дерьма. Но надо сказать, чем старше я становлюсь, тем больше я с этим в какой-то мере проникаюсь этим местом. Мне нравится. Теперь я провожу в Америке довольно много времени. Не знаю, почему так. Подозреваю, что я просто добрался до своих 30-и, и проникся этой атмосферой, ее каждодневным ощущением. Здесь гораздо более медленный темп жизни, чем тот, к которому я привык, живя в большом городе вроде Лондона. Но, должен признать, мне это нравится. На самом деле нравится.


Ты сейчас живешь только в Лондоне? Или у тебя есть дома в других странах?
Ноэл: У меня есть дома по всему фукин миру. Но, действительно, Лондон – то место, где я живу, когда не нахожусь в туре и не записываю альбомов. Мне нравится быть в Лондоне, да.

Когда ты собирал свою новую группу, насколько это стало для тебя серьезным шагом – начать играть с другими людьми, вдали от старых привычек и музыкантов Oasis?
Ноэл: Если честно, я не вхожу в число великих мировых мыслителей. Поэтому я не гружусь сверх меры над каждой ситуацией, в которой оказываюсь. Когда я собирал группу, то не приходил на репетиции с мыслями типа: «Ох, вау, какой она будет? Это не Oasis. Так что же это будет? Какими окажутся эти люди, и что они будут носить? Что будут есть? А что, если один из них – фукин вегетарианец? Фак, как тогда работать?» Я просто собрал парней вместе, и мы сделали группу. Сейчас я в процессе завершения тура и, когда у меня будет несколько свободных месяцев, я изучу все, что сделал, а затем решу, насколько креативным был этот процесс, кто оказался подходящим человеком, что я сделал не так, а что – правильно. Я действительно не заморачиваюсь по поводу всего настолько сильно, понимаешь?

Тогда, в самом начале, ты ощутил прилив творческой энергии?
Ноэл: В студии я чувствовал себя как рыба в воде. Было круто записывать эту пластинку. Тихо-мирно, и я мог сконцентрироваться на том, чего хочу, а чего нет. Это не группа, в каком бы то ни было представлении, не какая-то из ее форм. Звучит как название для группы, но это не так. Это просто имя моего сольного проекта. Здесь нет такой динамики, как в группе.


Бывало ли, что тебе хотелось сделать что-то абсолютно другое? Может, вообще не связанное с музыкой?
Ноэл: Я подумаю об этом. У меня за спиной пластинка, которая вроде как всем понравилась, и я думаю, самое крутое, что я могу сделать, когда придет ноябрь и закончится тур, - это не делать ничего. У меня не так много увлечений помимо музыки и футбола. Нет, я мог бы поработать с Расселлом Брэндом – сделать очередное «Радиошоу с Расселлом Брэндом». Мог бы этим позаниматься, да. Детей моя жена больше не хочет, так что тут я спасен – с этим возиться мне не нужно… Я мог бы еще раз переехать. Я уже женат, так что жениться я опять не могу. А, ну да, мог бы развестись. Да.


Музыка довольно сильно изменилась со времен Oasis. Что ты думаешь о наиболее популярных трендах сегодняшнего дня?
Ноэл: Думаю, что технологии – всякие крутые штуки типа Интернета, того, что эти ваши американские умники наворотили с компьютерами, и прочего – реально сигналят о смерти музыкальной индустрии.
Когда появилась последняя великая группа в любой из наших стран? Реально великая? Не берем Oasis – это понятно. Я изо всех сил пытаюсь вспомнить хотя бы одну крутую группу, что возникла бы во время цифрового века. Сейчас все крутится вокруг отдельных персон и селебрити. Самые большие звезды нынче – всякие странные люди вроде Леди Гаги и Рианны, вся эта фукин толпища.
Я бы не стал говорить, что все это идет из Америки, – дабстеп, например, пришел из твоей страны. Но ты сам говорил несколько лет назад, что гитарная музыка никогда не умрет. Это все еще так, по-твоему?
Ноэл: Не думаю, что она когда-нибудь умрет. Но я основываюсь на своих мыслях относительно рекорд-продаж и чартов. Есть куча групп, которые играют в пабах, – да где угодно – но кого это интересует? Гитарной музыки, способной быть величайшей темой в мире, больше не существует, понимаешь, о чем я? В середине 90-х были Oasis, была Nirvana и прочие. Radiohead все еще существуют, но ты ж понимаешь. Мое поле битвы – это чарты, а гитарной музыки на вершине чартов фактически нет, если не считать Green Day, чего делать не стоит.



Почему так много внимания чартам?
Ноэл: Потому что это то, что считается. Поп-культура поддается подсчету. Все остальное чушь – кому хочется быть культовой группой? Нах. Понимаешь? Тысяча крутых пластинок пишется каждый день, и никому они не нужны. Я все еще думаю, что группы должны стремиться к тому, чтобы стать The Beatles, а не какими-нибудь, не знаю, хреновыми Pavement.

Есть какие-нибудь многообещающие группы, которые тебе бы понравились?
Ноэл: Этот автор, Джейк Багг, который будет жечь с нами в ту ночь, когда мы выступим для вас. Вот он крут. Но что до групп, то последние две выдающиеся команды, которые появились в Англии, это Kasabian и Arctic Monkeys, а это было больше 10 лет назад! И за эти 10 лет Англия не произвела ни одной даже просто хорошей группы, что там о великих говорить! Это печально, если считать Англию центром музыкальной культуры – ни одной великой группы за 10 лет. Что за дерьмо!


С Америкой все обстоит так же?
Ноэл: Я против той американской культуры, что идет на экспорт. Уверен, у вас есть отличные группы. Но типа, для всех американский рок – это Green Day (покашливает). Бог ты мой. Неужели?


Если бы Oasis начинали сегодня, был бы у них шанс прорваться?
Ноэл: О да. О да. Я не думаю, что мы были бы столь же успешны – может, мы стали бы еще более успешными – вряд ли история была бы такой же. Фукин крутая песня – это крутая песня, понимаешь? Я бы добился своего в конце концов. Потому что я был достаточно амбициозным для того, чтобы пробиться. Я бы наверняка обернул Интернет и все эти технологии в свою пользу.

Тут вообще не может быть никаких «если», когда речь заходит о великой музыке - вроде U2 и прочих. К ним все всегда приходит, просто потому, что они фукин великие.

Несколько лет назад ты наехал на Джека Уайта за то, что тот спел песню для Кока-Колы, и обозвал его «Зорро на таблетках». Поскольку Интернет и нелегальное скачивание существенно сократили доходы музыкантов, для групп это становится все более приемлемым - давать лицензию на использование своей музыки в рекламе. Какой в этом риск, и что это значит для музыкантов?
Ноэл: Это стало на все сто процентов приемлемым – использовать свою музыку в рекламе, чтобы иметь возможность помыть свою машину и всякое прочее подобное дерьмо. Все потому что люди не покупают диски в тех количествах, в каких покупали раньше. Какого хрена твой винный погреб будет оставаться заполненным, если ты не будешь зарабатывать?


То есть твое мнение на эту тему изменилось?
Ноэл: Моя музыка использовалась в рекламе, да. Боюсь, таковы нынче правила игры. Я не настолько тупой или упрямый, чтобы умереть бедняком, не желая изменять своим принципам. Херня все это.


А есть ли грань? Ты бы отдал свою песню в рекламу стиральных машин?
Ноэл: Я бы не стал рекламировать газированные напитки. Это нехорошо, не так ли?


Насколько с возрастом меняется твоя музыка?
Ноэл: Она становится более обдуманной, менее рассеянной и более прямой. Но, должен сказать, я не думаю, что у меня осталось так уж много музыки.


Правда?
Ноэл: Да. Не думаю. Не думаю, что у меня осталось много топлива в баках. Ни в физическом, ни в психологическом смысле.

Значит ли это, что к тебе теперь реже приходят песни?
Ноэл: У меня нет никаких проблем с написанием песен. Ты пытаешься постоянно быть лучше, чем раньше. Нет смысла делать музыку для того, чтобы иметь возможность сыграть концерт в любом дерьмовом городе и получить полмиллиона долларов. Тебе нужно гордиться тем, что ты делаешь. С этой точки зрения я могу просмотреть свою собственную коллекцию записей на iTunes и подумать: «Да чувак, это фукин круто!»

Сейчас, когда я не в группе и ни о ком не забочусь, я могу выпускать альбомы реже, с большим временным промежутком.

Ты все еще играешь на гитаре дома, пишешь песни?
Ноэл: О да! Лучшие концерты, какие я когда-либо давал, это те, что я играл дома. Мои лучшие песни – те, что приходят спонтанно, когда я нахожусь в хреновом трансе дома с гитарой. Я тут же о них забываю, а потом просыпаюсь утром и думаю: «Что за херь я там играл прошлой ночью?» О да, конечно. Я не могу зачехлить гитару и быть таким типа: «Окей, я был музыкантом, а теперь я занятой фермер». Я не могу так сделать. Записывать пластинки, говорю тебе как музыкант, это фукин серьезное дело. Это не то, чем позанимался чуток и бросил.

Ты мог бы представить себя выходящим на сцену в 65 лет, чтобы сыграть свои хиты?
Ноэл: Я посмотрю, как далеко зайдет с этим Нил Янг, и возьму его за пример.

Окей, он серьезно подходит к вопросу продолжения своей карьеры и продолжает писать новые песни. Но когда видишь Rolling Stones выходящими на сцену, кажется, что это какая-то фукин шутка. Как будто они - своя собственная кавер-группа.

Ноэл: Да кто хочет делать то, что делают Rolling Stones? Я не хочу, и никто другой не хочет. Я бы вообще не стал торчать в группе в 65 лет. Да я просто не смог бы играть в группе в 65. Я даже в 45 не могу быть участником группы, что там говорить о 65!


Ты все еще отрываешься в туре? Или ты вообще больше не принимаешь наркотиков?
Ноэл: Не отрываюсь. Нет, нах, никоим образом, это и близко не похоже на то, что было 15 лет назад. Ничего общего с тем, что было пять лет назад. Есть какой-то предел, до которого ты еще можешь буянить без того, чтобы превратиться в посмешище, правда. Я все еще пью, курю и все еще говорю всякое дерьмо время от времени. Но да, это все уже не так безумно.


Что будет, если твоя новая группа запишет хит уровня Oasis? Или даже что-нибудь покруче?
Ноэл: Если мы сделаем хит вроде “Wonderwall” или типа того? Ну, наверное, я буду на седьмом небе. Хит не появляется из ничего. Если у меня когда-нибудь появится хит такой же величины как "Wonderwall", это будет потому, что я его написал. Так что я был бы дико рад, и ездил бы с ним, пока колеса не оторвутся. Но мое время на американском радио уже ушло нах. Я не питаю иллюзий на эту тему. Я пишу для наслаждения, всего лишь. Делаю это, когда нахожусь в подходящем настроении, а когда я в таком настроении, мне хорошо. И до тех пор, пока мне хорошо, все отлично. Я не сижу и не парюсь над всем этим. А главное, что у меня теперь нет рекорд-заданий – я выпускаю свои записи сам – я не связан никакими идиотскими контрактами, и никто мне не вправе указывать: «Ты должен делать это и вот это». Делаю что хочу, когда фукин хочу.

Важно ли для тебя, что происходит с группой Лиама Beady Eye?
Ноэл: Я надеюсь, они оправдают свои претензии на то, чтобы стать крупнейшей группой в мире за ближайшие пять лет. Я, правда, совершенно искренне, надеюсь, что так будет. Это заставит людей прекратить уже задавать мне вопросы о воссоединении Oasis.

Что, так и задают нон-стопом?
Ноэл: Ага. Каждый день. Я полагаю, должен быть какой-то предел, до которого ты можешь повторять: «Бля, нет». Я уже сделал это, у меня нет планов начинать все сначала.


Кажется, что реюньоны становятся самой главной темой. Но по мне, многие из них выглядят чересчур фальшиво. Особенно, когда кто-то из участников группы уже мертв или очень стар, и момент для воссоединения попросту упущен.
Ноэл: Ну, например реюньон The Stone Roses я могу понять, ведь они никогда не зарабатывали много денег. Им вроде как не везло с менеджментом, с рекорд-предложениями, так что эти парни заслуженно заработали кучу бабла за реюньон, и это круто. Это одна сторона медали.

Но я не вижу смысла вот в чем. Не понимаю, зачем, например, надо восстанавливать Pink Floyd? Им не нужны фукин деньги. Им не надо доказывать, какие они великие, или какими они великими были. Им не нужно давать 16 вечеров на Уэмбли. В чем тут смысл? Понравиться промоутеру или продать кучу футболок? Вот это просто дерьмо. Это как раз то, что неплохо бы оставить в покое.

Даже если тебе удастся собрать всех чуваков, энергетика может быть жалким подобием того, что было раньше, так ведь?
Ноэл: Да, конечно. Я не думаю, что это возможно. Единственный гребанный способ заставить людей прекратить эти вопросы о реюньоне - на самом деле осуществить его. И тогда все перестанут спрашивать. Фукин, не знаю.

Я ходил смотреть Led Zeppelin в O2 пару лет назад. Они были очень ничего, но это не были THE Led Zeppelin, хотя бы потому что Джона Бонэма там не было. Короче, не знаю.


На какой стадии сейчас твои отношения с Лиамом? Вы снова разговариваете друг с другом?
Ноэл: Ну, я видел его недавно. Впервые где-то за два года на вечеринке после Олимпиады в Лондоне. Он вел себя как обычно – оскорбил меня, когда проходил мимо. Ну и все. Никаких изменений.

А что ты думаешь об Олимпиаде? Особенно о музыке, которая там звучала, например, о Поле Маккартни и Blur?
Ноэл: Не знаю. Кажется, все остались довольны. Я был в туре. Я был в Японии в это время. Я смотрел церемонию закрытия, она была хорошей. На музыкантов оказывается сильное давление, чтобы вовлечь их во все это дерьмо. Все вокруг сразу становятся патриотами и из-за этого очень трудно сказать нет. Думаю, все были хороши. Всем было весело.

«Трудно сказать нет» – а тебя просили?
Ноэл: О да, меня просили. Я отказался. Я сказал нет. Не верю я в такую разновидность шоу-бизнеса, понимаешь? Я не особенно патриотичен, когда речь заходит о музыке.

Ты говорил, что презираешь гребанный хип-хоп.
Ноэл: Окей, дай мне чуть-чуть изменить свои слова. Я люблю хип-хоп, который был до начала ранних 90-х. С того времени и дальше в нем появилось слишком много всего этого гангста-дерьма, все эти «сучки», бабки и все такое прочее. Но у меня есть обширная коллекция хип-хоп записей от конца 70-х до ранних 90-х. Пометь себе это, и продолжим.

Хорошо, а что тебе кажется более достойным презрения – эра хип-хопа или волна нового дабстепа, техно и дэнса, которая сейчас наступает?
Ноэл: Честно говоря, мне ничто из этого не кажется достойным презрения, если ты понимаешь, о чем я. Все эти хип-хоп штучки, в основном, касались видео; то, как женщины изображались в их клипах – это некруто. Мне похрену, кто там что скажет, но тут они не на высоте. Женщина изображается хип-хопперами не в лучшем свете. И это не для меня. У меня есть дочь, которой 15 лет, так что, может быть, я просто слишком заинтересованный папаша. Но я не презираю их. Все равно никто не сможет переплюнуть Public Enemy или The Beastie Boys.