"Мне плевать что вы обо мне думаете, я о вас не думаю вообще." Коко Шанель
Sex & Drugs & Rock & Roll
В моей новой квартире практически нет книг, дисков или журналов. Я человек – электронных технологий. Всего лишь несколько дорогих книг с иллюстрациями, небольшая стопка дисков, потому что они «самые-самые» или диски, подписанные музыкантами на память, журналы редко залеживаются, после прочтения обычно оставляю в подъезде у почтовых ящиков – может кому пригодятся (так как на следующий день их уже не бывает на оставленном месте – видимо пригодились ))).
Но эту книгу я хочу!!! Настоящую, бумажную, в твердом переплете!
Поначалу, я думала, что автор как-то связан с музыкой, но нет – это полностью художественное произведение. Его другие работы – пугающие, оставляющие тяжелый осадок на душе.
Но «Улица отчаяния», хоть и начинается невесело читать дальше, но она такая теплая, временами смешная, временами грустная.
И музыка! Все эти описания фанатов, выступлений, записи альбомов,…
Как все близко и знакомо
«Да, это похоже на секс. Выступление на сцене, живое исполнение.
…
И это очень похоже на секс. Конечно же. Перед залом или стадионом, где сидят и стоят люди, спаянные на время общим теплом, потом и запахом, общей одержимостью и напряженным, с минуты на минуту нарастающим предвкушением. И вы входите в эту атмосферу, становитесь ее неотделимой частью; в суете и мандраже последних минут перед выходом, укрытые от зала в артистической уборной, вы почти всегда его слышите и всегда, абсолютно всегда ощущаете.
А затем мы неожиданно появляемся, в дыме и сполохах света, под грохот аккордов, или просто заходим (мы сделали такое однажды), притворяясь рабочими сцены, возимся с аппаратурой и мало-помалу начинаем играть – один, потом другой, третий, так что публика не сразу понимает происходящее, а звуки все нарастают, заполняют зал, и прорезается четкий, захватывающий ритм. И большой, главенствующий ритм, светотень быстрых песен и медленных песен, и ритм разговорных интермедий, когда Дейви и Кристина вообще прекращают играть и слушают других, и бормочут или кричат, или визжат, или просто нормально разговаривают, отпускают шутки, что уж там под настроение, что уж там соответствует нашему никогда не формулируемому, но все равно существующему плану действий, ритм, который гонит нас дальше и дальше.
К апогею, развязке, финалу, к топоту, крикам и скандированию, к номерам на бис, когда поет уже весь зал, потому что мы – наконец-то – играем старые, проверенные временем песни. Пот льется с нас ручьями, сцена гаснет, но публика не расходится, и тогда, при свете нескольких софитов, – тихий, умиротворяющий, чаще всего – акустический финал, как последняя нежность исчерпавших всю свою энергию любовников, теплое, прощальное объятие каждому из зрителей, прежде чем они, удовлетворенные и опустошенные, вытекут из зала в темноту улиц.»
